Совместить несовместимое — Борис Митрофанович, у вас образование в области психологии и IT-технологий. Вы каким-то образом сумели объединить эти две, казалось бы, несовместимые области. Как вам это удалось? Б.М. Величковский: Вы знаете, я никогда намеренно их не объединял. Развитие науки в последнее десятилетие соединило эти и другие сферы научной деятельности помимо моих сознательных намерений. Я учился в физико-математической школе при мехмате МГУ. Затем в силу стечения обстоятельств попал на факультет психологии. Вместо последних курсов этого факультета мой учитель — выдающийся нейропсихолог ХХ в. Александр Романович Лурия — послал меня учиться на физический факультет Берлинского университета. Такой была исходная база моей профессиональной подготовки. Работая позднее ассистентом Московского университета, я занялся прикладными проблемами человеческого фактора в военной авиации. Через какое-то время я стал профессором факультета естественных наук и математики в Дрезденском университете. И вот в последние годы я стал работать в уникальном научном центре — Курчатовском институте. Должен сказать, что Курчатовский институт изначально, хоть и не в такой явной форме, как сегодня, развивал междисциплинарные исследования. Как известно, рукооводство Курчатовского института поддерживало советских генетиков в период гонений на эту науку. Сегодня в нашем отделении есть лаборатория геномных и постгеномных исследований, включенная в изучение молекулярных механизмов развития и функционирования мозга. Во многом именно понимание физических основ ядерно-магнитных эффектов, заложенное в том числе и выдающимися курчатовцами первого поколения, обеспечило взлет когнитивных исследований последних лет. — Прикладные исследования тоже объединяют гуманитарные и технические науки? — Да, по сути дела, блок гуманитарных и социальных наук все теснее смыкается с высокотехнологичной естественно-научной средой. Каждый отдельно взятый ученый, разумеется, стремился найти свою «экологическую нишу» и хорошо делать свое дело на этом более или менее узком участке. Но наука как целое развивается только за счет взаимного оплодотворения подобных разрозненных областей знания и сочетания частных методов исследования. Многие из таких методов зарождались в Курчатовском институте. Так, создание одного из них — метода магнитноэнцефалографии — связано с именем академика И.К. Кикоина. Сейчас это распространенный метод исследования, который обеспечивает высокую временн ю разрешающую способность регистрации мозговой активности. — Магнитная энцефалография — это что-то среднее между МРТ и ЭЭГ? — Не совсем. Мы помним из курса школьной физики, что там, где есть электрические процессы, есть и магнитные эффекты. В каком-то смысле метод магнитоэнцефалографии дополняет традиционный метод ЭЭГ, обеспечивая несколько более точную локализацию источников активности. Но, конечно, это ни в коей мере не приближается к той точности пространственного разрешения, которую мы имеем в случае метода МРТ и его варианта, особенно популярного в нашей области, — метода функциональной магнитно-резонансной томографии (фМРТ). — В чем отличие функциональной МРТ от обычной? — В случае фМРТ мы видим не структуру мозга, а процессы активации отдельных его областей. В основе такой нейровизуализации лежит оценка изменения интенсивности процессов метаболизма кислорода в связи с решением той или иной задачи. Это не просто некие спекуляции о том, какие процессы или структуры могли бы участвовать в решении стоящей перед человеком задачи. Мы действительно можем показать, что это за структуры. К сожалению, в случае метода фМРТ хуже обстоит дело с временн й разрешающей способностью, поэтому мы здесь обречены, как и во многих других науках, на комбинацию нескольких методов исследований. — То есть, по сути, фМРТ — это та же МРТ, только в динамике? — Да, именно динамика — в смысле активации структур мозга и того, какие из них задействованы в решении тех или иных задач. Поэтому лаборатория, в которой мы сейчас находимся, так и называется: «Лаборатория нейровизуализации когнитивных функций».